Глухими николаевскими полями наш отряд одиноко пробирался в известном лишь одному командиру направлении. Бронированный КАМАЗ и простая Газель упрямо месили грязь бывших украинских дорог. Ещё три часа назад, вместе с нами двигались и внутренние войска, на более менее серьёзной технике, в виде тентованных Уралов и трех БТР. Но им нарезали какие то другие километры и мы остались сами по себе. Нет, конечно вокруг нас, и за южной и за северной, и тем более за западной сторонами горизонта были войска министерства обороны. В достаточном количестве. Как стреляют они и как стреляют в них, мы отлично слышали. Но тут, на этих полях, окружённых лесопосадками, мы были одни. Очередной поворот и водители резко тормозят. В 50ти метрах, на холме, стоял танк. И смотрел в нашу сторону. Если до этого поворота, между нашими мужественными ягодицами, не смогла бы проникнуть даже швейная иголка, то теперь, через это запретное место на теле мужчины, внутрь нас не проник бы и кварк. Три секунды. Три очень длинных секунды прошли, пока не прозвучала фраза: - Красный флаг... Красный флаг на нём!... И уже не разбирая дороги, прямо через поле, мы помчались к танку. То ли разглядев в свои танковые прицелы наши везде нарисованные "Z" на машинах. То ли просто охуев от такой наглой атаки Газели и КАМАЗА, из люка появился танкист. И удивлённо таращился на нас, пока мы радостно орали, обнимая и лаская части его танка. - Танк! Танк, блять!! Настоящий, сука, танк!!! Мы таращились на танкиста счастливыми глазенками: - Мужик! Ты бы знал, как мы рады видеть тебя!! Настоящий танк!! Бляяяяять!!! У танкиста из глаз навернулась слеза, прокатившись по чумазой морде лица: - Вы бы знали, как Я рад вас видеть... Пехоота... - протянул он ласково, - Я пехоту с пересечения ленты не видел... - Ты чего тут? Сломался? - Нет, цел. Мне тут квадрат нарезали. Стою вот. Дороги держу. - Мы тут с тобой расположимся? Вокруг? Нам с тобой покойнее! - Да, ептыть, конечно! Пехооота! Наконец-то!! Радостные, мы быстро нарезали себе круговую оборону вокруг танка и зарылись в землю по шею. С твёрдой решимостью защищать эту стальную махину от всяких пидоров с джавелином. Ибо крепость с наших ягодиц, после встречи с танком, перешла на наши и без того стальные яйца. Сделав их поистине пуленепробиваемыми. Это счастливое сожительство продлилось три прекрасных дня и две ночи. Под вечер третьего дня, на танкистов вышло их потерявшееся начальство и нарезало для работы очередной квадрат бывшей украинской земли. И танк уехал. Опять один. Без пехоты. И мы уехали. Одни. Внутренние войска вернулись к нам чуть позже, в назначенном населённом пункте. Но это уже другая история.

- Никогда не умел, не знал, как правильно провожать мужиков туда, - командир махнул головой в сторону рокочущего фронта, - Переживать или черстветь внутри себя? Буду прямо показывать свои чувства, парни могут потерять во мне опору и пример. Стать черствым? Тогда возникает внутреннее ощущение, что я их оскорбил перед боем. Вот так и стою каждый раз как статуй. Смотрю им вслед молча. Во дворе многоэтажек жила жизнь отрядов, уходивших на передок. Большинство людей молчаливо грузились в машины, распихивая небольшие рюкзачки или вещмешки попроще по нишам авто. Умащивали групповое вооружение и дополнительный боезапас. Некоторые балагурили, пряча за прибаутками свое волнение. Командиры и старшины спокойно уточняли наличие людей и снаряжения. И рядом со всей этой движухой, как бы в стороне, но в тоже время, являясь центром, стержнем, всей этой жизни, стоял командир. Солдаты и офицеры временами бросали взгляд на него, на секунду замирая и после, получив видимо какой-то заряд сил, деловито заканчивали приготовления. Опоздавшие солдаты, запрыгивая внутрь транспорта, получали от старших, в качестве наказания, мотивирующий мат. Постепенно машины стали покидать двор. Внутри блока зданий становилось пусто. С крайней машиной, подъехавшей к выезду, командир сказал: — Вот так вот, раз за разом, провожая солдат вперед, я понял какая молитва самая настоящая. Неважно каким богам или космическим силам. Настоящая это когда ты просишь не за себя, а за других. Ясно понимая, что сам лично не в состоянии им помочь «там», даже переделав здесь все тебе положенное тысячу раз. Ты не можешь каждого из них «там» заменить собой. Когда ты рядом, ты можешь помочь лично. Делом, словом. Но когда ты далеко, приходит время просьбе «туда». Она возникает внутри, и ты ее просто озвучиваешь. Это и есть – настоящая молитва. Командир замолчал. Андрей не стал ничего отвечать, понимая, что слова сейчас не нужны. Просто смотрел вслед крайней машине. Два человека стояли рядом и молчали. Молчали, потому что внутри себя каждый просил кого-то более могущественного за своих друзей. «Помоги им!»

Вчера ты был хирургом, Сегодня - партизан. Твой друг, был металлургом, Наводит "Ураган". И тысячи рабочих, Шахтёров и врачей, "Азов" штурмуют ночью, Карая палачей. А мы пройдём по краю! По краю, как всегда. Себя не сберегая И ближнего любя! Дойдём до самой точки! До вражеских ворот. Хребет сломав вражине, Устало вытрем пот. У нас был шлем отцовский И старенький АК. Мы в шлепанцах домашних Ходили на врага. Теперь все в заграничном, Одеты от и до. Врагов же доедают Собаки, как в кино. А мы пройдём по краю! По краю, как всегда. Себя не сберегая И ближнего любя! Дойдём до самой точки! До вражеских ворот. Хребет сломав вражине, Устало вытрем пот. Фашист нарыл окопов На пахотной земле. И в них же, сука, сдохнет, Благодаря арте. Земля под ними наша! Земля та - для людей. А сволочи нацистской Опять кормить червей. А мы пройдём по краю! По краю, как всегда. Себя не сберегая И ближнего любя! Дойдём до самой точки! До вражеских ворот. Хребет сломав вражине, Устало вытрем пот. Мы, друг, вполне возможно, С тобой не доживём. И не увидим больше Весенний майский гром. Но наши дети нынче Спокойно будут спать. Не прелетит к ним больше Безжалостный снаряд. А мы пройдём по краю! По краю, как всегда. Себя не сберегая И ближнего любя! Дойдём до самой точки! До вражеских ворот. Хребет сломав вражине, Устало вытрем пот.

Армия - не ресторан фастфуда. Она не уговаривает придти к ней и сожрать сочный жирный пирожок. Армия отдает приказы. И требует их неукоснительного исполнения, точно и в срок. Придет время и приказ отдадут тебе. И вот тогда у тебя появиться один шанс узнать кто ты. Мамкин слюнтяй или мужик со стальными яйцами. Армия - для мужчин. Армия не будет вытирать сопливые пузыри под носом слабаков, привыкших, что за них все делают родители. Армия - для тех, кого не пугают трудности и лишения. Для людей целеустремленных, волевых и с твердым характером. Считаешь себя таким? Армия даст тебе один шанс, чтобы проверить так ли это. Она создаст все условия, чтобы ты точно узнал свою настоящую цену. Ты узнаешь цену себе, еде, 1 минуте сна и настоящей дружбе. Ты узнаешь цену Победы. Армия улучшит то, что ты знал и до нее. И даст тебе то, что без нее ты нигде больше не получишь. Ты полюбишь ее суровость. Ты отдашь ей лучшие свои годы. Ты будешь служить ей до тех пор, пока не станешь слишком стар. И тогда она отвернется от тебя. К более молодым. Ты же будешь сидеть на лавочке и знать, что был настоящим Человеком.

Вижу горы и долины, Вижу реки и поля. Это русское приволье, Это родина моя. Вижу Прагу и Варшаву, Будапешт и Бухарест. Это — русская держава, Сколько здесь любимых мест! Вижу пагоды в Шри Ланке И Корею, и Китай… Где бы я ни ехал в танке, Всюду мой любимый край! Вижу речку Амазонку, Крокодилов вижу я… Это русская сторонка, Это родина моя! Недалече пирамиды, Нил течёт — богат водой, Омывает русский берег! Русь моя, горжусь тобой! Вижу Вашингтон в долине, Даллас вижу и Техас Как приятно здесь в России Выпить вкусный русский квас! Над Сиднеем солнце всходит. Утконос сопит в пруду. Репродуктор гимн заводит. С русским гимном в день войду! Вот индейцы курят трубку И протягивают мне, Все на свете любят русских, На родной моей земле. Равид Гор

Посмотри вокруг, брат. Сделал ты сегодня один шаг вперёд? Или остался спокойно стоять там где стоишь? Посмотри назад, брат. Отодвинул ты врага на один метр дальше от наших родных? Или оставил его на том же расстоянии? Посмотри на себя, брат. Ты убил сегодня врага? Или твои пули и снаряды напрасно пели в воздухе Оду смерти? Ответь себе, брат. Ты нашёл сегодня того, кто наводит снаряды на твоих друзей? Или спокойно пил чай в этот день? Кем ты был сегодня, брат? Защитником своей земли? Или арифмометром своей зарплаты? Посмотри на меня, брат. Скажи, кем сегодня был я?

Старый человек сидел на скамейке возле своего дома и немощно грозил палкой вооружённым людям. - Что ж вы делаете, ироды?! По что над людьми измываетесь?! Разве так можно поступать?! Мы ж вас ждали! У меня дочь с вами работает! А вы к нам в дом вломились и сынов моих мучаете! Его жена, тихая маленькая старушка, сидела рядом с ним и пыталась того успокоить, осторожно поглаживая мужа по плечу. Стоявший тут же офицер, внимательно смотрел на старика. - Дочь с нами работает? А где? - В городе! С документами, с гуманитарной помощью работает! Я вот ей позвоню! Расскажу, что вы тут творите! - сказал старик и устало махнул рукой в сторону своей ограды. Внутри ограды спецназовцы одевали наручники на лежащих на земле двух мужчин. Чуть в стороне, сидя за столом летней кухни, два опера анализировали содержание сотовых телефонов, лежащих перед ними. Стоящий рядом со стариком офицер внимательно посмотрел на него. - Вы нас ждали. Ваша дочь с нами работает. Людям помогает. А ваши сыновья что делают? Старая женщина судорожно взяла кончик платка накинутого на голову и, отвернувшись, приложила его к глазам. Старик обессиленно молчал, тяжело дыша. Поставив палку рядом с собой, он не глядя нашёл руку своей жены и крепко взял её. - Что вы за люди? Нельзя так. - упрямо повторил старик. Офицер расстегнул ремешок каски и опустил вниз на шею арафатку, заменявшую ему маску. С наслаждением расправил ладонью бороду. Вздохнул полной грудью и спокойно посмотрел на деда. - Что мы за люди? Хм... Вот есть, отец, хорошие люди. Это такие, как вы с женой. Честно жили, честно трудились. Есть злые люди. Вон, как твои сыновья. Которые не хотят, чтоб хорошие люди спокойно жили. - офицер кивнул в сторону задержанных. - И есть мы. Те, кто стоит между хорошими людьми и злыми. И кто мы? Ну, мы точно не злые. Но и хорошими нам сейчас быть нельзя. Не остановить зло гладя его нежно по голове. Поэтому мы сейчас вот такие, какие есть. Для того, чтобы такие как вы спокойно жили. И дочь ваша спокойно людям помогала. Вот когда все злые люди изчезнут, тогда может и у нас появится возможность быть просто хорошими людьми. Будет такое время, отец? Как считаешь? Старик посмотрел в открытое лицо офицера и отвернулся. Его жена, тоже коротко взглянув на говорившего, уткнулась своему мужу в плечо. Офицер, спокойно выдержав их взгляды, остался стоять там где стоял. Между добром и злом.

Ты проснёшься рано утром, А я рядом - лучом солнца. Тем, что тихо согревает Твои тапки на полу. Ты на кухню и я следом, Чтоб подняться лёгким паром Над любимой чашкой кофе Той, что пьёшь ты по утру. И пока ты на работу Идёшь ровным своим шагом, Буду в воздухе носиться В щебетанье воробьёв. Я в обед к тебе проникну Просто тёплым тёплым чувством, Чтобы сил тебе добавить И отвлечь от суеты. Ты расслабься, успокойся, А я синим синим небом, Загляну в твоё окошко, Отражусь в твоих глазах. Я в вечерним тёплым ветром, Провожу тебя до дома. И в мерцанье звёзд на небе Это тоже буду я. Меня нету, но я рядом. В каждом образе Вселенной. В той, где ты живёшь и дышишь. Кстати, воздух - тоже я. То, что я погиб от пули Ничего для нас не значит. Всё равно я буду рядом. Вчера. Сегодня. И всегда.

У каждой медали - две стороны. Первая, лицевая, говорит о обладателе награды. Кто он, где был и что совершил. Вторая сторона медали, обычно не видима окружающими. Но она - ближе всех к телу солдата. Это сторона медали принадлежит нашим женщинам. Нашим половинкам. Тем, кто взвалил сейчас на свои нежные плечи гуманитарку, кто шьёт носилки и белье, кто перечисляет свои средства на закупку необходимого, кто растит и воспитывает наших детей в нашем духе. И кто ежеминутно молит о нас в сердце своём богов. Именно поэтому их сторона медали ближе всего к нашей груди. Оглянись назад, солдат. Посмотри чуть выше горизонта. И ты увидишь там взгляд наших женщин. В нем будет боль разлуки, слезы переживаний, желание победы. В нем будет - Любовь. Они хотят твоего возвращения. Но они не хотят возвращения труса. Они хотят видеть героя. Героя, который не пустил в их дом зло. Именно о тебе их слезы. Именно о тебе их молитвы. Именно для тебя их помощь. Именно для тебя их любовь. Посмотри вперёд солдат. Прижми рукой к груди медаль. Прочувствуй тепло её тыльной стороны. Глубоко вздохни, выдохни и возьми ровную мушку и целик. И иди вперёд. До тех пор, пока не победишь зло и не завоюешь мир. А после, возвращайся домой. К своей лучшей половине твоей награды.

Ночью все кошки серы, а каждый силуэт – враг. Особенно столбы. Это днем они неподвижно стоят вдоль дороги. А ночью они все, сука, идут на тебя в атаку. Трезвым разумом ты понимаешь, что это все тот же столб. Ибо ещё днем ты определил его как ориентир дистанции и направления. Но ночью какой-то пещерный инстинкт шепчет тебе: «Это враг!». Враг, который идет тебя убить. И ведь идет! Идет этот паршивый столб, хотя ты только что на него смотрел и твердо знаешь, он на том же месте! Но пещерный человек внутри тебя растет, растет потихоньку и занимает в твоей голове уже большую часть. И опять возникает желание прильнуть к ночному прицелу, в надежде увидеть силуэт врага. Твердо зная при этом, что увидишь опять столб. Увидишь столб, чертыхнешься, осмотришь свой сектор и, убрав глаз от прицела, опять ослепнешь. На целых десять минут минимум! Ну, а раз ты засветил один глаз, то и другой тоже станет слепым. И будешь ты опять моргать глазами, беспомощно рассматривая размытое «нечто». Вместо того, чтоб спокойно смотреть на ночной пейзаж под луной. Поэтому Зерг боролся со своим пещерным предком в голове до последнего. Лежал на краю оврага, смотрел за дорогой и боролся. Боролся зная, что все равно проиграет. И убедив себя, что в принципе, и так настала пора осмотреть свой сектор, поднял автомат и прильнул к ночнику. Чуть повел головой вперед, раздвигая лепестки насадки «Кошачий глаз». Зелено-черное изображение в очередной раз показало, что столб так и остался столбом. Неподвижным. На том же самом месте, где и был. Столб был столбом, а «Зерг» был психическим неврастеником. «Может таблетки какие сожрать уже от излишней тревожности?» - пронеслось в голове Зерга и, вздохнув, он повел прицелом влево, осматривая свой сектор. Вел не спеша, рассматривая силуэты кустов, деревьев. Сравнивая их формы с теми, что остались в памяти с прошлого осмотра. Изменились или те же? Довел до левого края, замер и закрыл глаза. Еще раз, про себя, вспоминал, что увидел. И слушал свою внутреннюю «чуйку». «Чуйка» молчала. Спокойно набрав полную грудь воздуха и неспеша выдохнув, Зерг открыл глаза и повел прицел вправо. Осматривая свой сектор в другом направлении. Довел до столба, повел дальше. Смотрел, вспоминал, сравнивал. Дошел до края сектора, закрыл глаза и вдруг почувствовал, что «чуйка» не просто говорила с ним. Она орала! Что-то было на самом правом краю зеленого экрана ночника. Что-то, чего быть не должно. Зерг открыл глаза, повел автоматом правее и замер. Его внутренний пещерный человек вздыбился, как будто увидел стаю саблезубых тигров. Вздыбился всеми волосами тела. И даже волосы на шкуре мамонта, наброшенная на плечи предка, тоже вздыбились. В голове Зерга за секунду пронеслись образы всех виданых боевиков, фантастических и не очень, и накрыли его волной жара. Тело мгновенно ответило на увиденное впрыском в кровь ударной дозы гормонов. Превратив человека в бойцовского пса, готового растерзать в клочки опасность. Лишь бы больше «это» его не пугало. Только тренированное сознание, держало в узде эту первобытную реакцию на страх. Вдох-выдох. Закрыть глаза. Вдох-выдох, открыть глаза. Не исчезло. Сместилось левее. Но разум все еще отказывался верить глазам, а внутри груди сидел холодок. Медленно отодвинув голову от насадки прицела, дав его лепесткам закрыться, чтоб не осветило лицо экраном ночника, Зерг медленно приник к земле. Перевел дух и тихо прополз к «Мангусту», спящему на два метра правее.

Аккуратно положив руку на его плечо, сжал и, приблизив свое лицо к лицу товарища, зашипел: - Щ-щ-щ-щ… Мангуууст… щ-щ-щ-щ… «Мангуст» пошевелился. - Мм? - Движение на дороге. «Мангуст» разом напрягся. - Кто? Сколько? - Не знаю я «кто». Может это «что»! Сам посмотри. Мне скажешь, что видишь. Может я умом тронулся? Только аккуратнее, у них походу датчики очень чувствительные. - Чегооо? Какие датчики? У кого? – изумлённо зашипел «Мангуст». - Сам посмотри. Я не знаю, что это! Тихо только. «Мангуст», ужом пополз наверх. Замер. Включил ночник, вдохнул-выдохнул, поднял автомат и прильнул к прицелу. - Ориентир столб, правее 30 метров, рядом с кустарником. – зашипел рядом «Зерг», - Если не перешло. И сам прильнул к ночнику. «Это» не ушло. «Это» сдвинулось левее метров на десять и стояло. Крупный корпус на четырех ногах, на высоте метра от земли. И два перископа, осматривающие пространство. Временами перископы либо поворачивались в стороны, меняя сектор обзора, либо уменьшали свою высоту, временами исчезая полностью в корпусе. - Это, блять, чтооо? – зашипел «Мангуст». - Не знаю. У меня на ум только амерская собака-робот пришла. Но та вроде меньше. – зашипел в ответ «Зерг». И тут оба увидели, что «робот» поднял оба перископа и развернул в их сторону. Бойцы замерли. Даже дышать перестали. «Робот» смотрел в их направлении, то неподвижно, то опуская или наклоняя один из перископов. В головах двух разведчиков одновременно пронеслись одинаковые мысли. Грамотно ли они заняли позиции? Достаточно ли густые позади их деревья, покрывающие весь овраг? И есть ли у этого ебучего аппарата «тепляк»? И кто в него смотрит? Оператор сидящий далеко в уютном блиндаже или это автономная машина? И какие программы действия в нее прошиты? Перископы развернулись в разные стороны. Бойцы медленно пустились грудью на землю и тихо сползли на полметра вниз оврага. - Ползи к командиру, тащи его сюда. Пусть сам смотрит, что делать. Я на контроль пока возьму и группу подниму. – зашептал «Мангуст» «Зергу». «Зерг» развернулся и пополз к центру группы. «Мангуст» нашел рукой тангенту рации и стал нажимать и отпускать ее. Отправляя в эфир щелчки. Которые через вкладыши-наушники, защелкали в ушах группы. Раз, два, три, четыре, пять. Пауза. Раз, два, три, четыре, пять. Пауза. И опять. Пока в ответ, во время пауз, не услышал ответные пару щелчков. Группа проснулась, и каждый разведчик взял свой сектор под контроль. Когда «Зерг» добрался до командира, тот уже не спал. Как и док группы. — Это «Зерг», командир. Вы нам нужны. На дороге движение и мы не знаем, что это. Похоже на робота. - Чего?? - Командир, лучше поползли смотреть. Это не объяснить. Мы это в первый раз видим. Сам посмотри. Добравшись до «Мангуста», командир и «Зерг» припали к ночным прицелам. - Ориентир столб, правее 20, на дороге. И их стало двое. Один перископ к нам развернул. – зашептал «Мангуст». В ночники было видно, что «робот» разделился на две части. По две ноги и одному перископу у каждого изделия. Перископы внимательно анализировали окружающий мир. Поворачиваясь, опускаясь, поднимаясь. - Вниз. – прошипел командир. Все трое сползли на метр ниже верха оврага и придвинулись голова к голове. - Что это за роботы, хрен его поймешь. Впервые вижу подобное. Нахуй их хохлам поставили? На нас обкатать? Ну, надеюсь, их пули возьмут. Я не помню, чтоб амеры на своих роботов броню ставили. Но на всякий, магазины смените на бронебойные. Думаю, «банки» не сильно их ослабят. «Мангуст», мы с тобой разворачиваем крайние «тройки». У них должен сектор дорогу видеть. Говорим голосом каждому. Мало ли какие у роботов датчики. Может и рацию слышат. Я к левой, ты к правой. Цель укажешь, пальцем ткнешь, суть объяснишь. И обратно. Стрельба по трем щелчкам. «Зерг» ты на месте, наблюдать. Вперед.

Командир и «Мангуст» поползли в стороны, «Зерг», тихо сменив патроны на бронебойные, медленно вернулся на верх оврага и прильнул к ночнику. Нашел столб, повел вправо и увидел роботов. Они стояли на прежнем месте и все так же сканировали территорию. Теперь внутреннее состояние «Зерга» было более спокойным. Страх нырнул внутрь и проснулся азарт. Его древний внутренний «пещерный человек» замер в ожидании охоты и крови саблезубого тигра. Группа изготовилась быстро. Командир и «Мангуст» вернулись обратно. По пути, отправив Дока предупредить голосом тыловые тройки о ситуации. Вдох. Выдох. Упереть магазин в мягкую землю. Надавить на цевье левой рукой сверху, а плечом, так же, чуть сверху на приклад. Зажав автомат в своеобразные тиски. Перекрестие ночного прицела под корпус роботов и чуть «врезаться». Дистанция 70 метров и пули коротких очередей не выйдут за габарит корпуса робота. Лишь бы пробили, сука. В наушнике-вкладыше рации: «Щелк. Щелк. Щелк». В ночной тиши звук стрельбы, даже приглушенный «банками», был резким. В зеленом мире ночных прицелов корпуса роботов затряслись и увеличились в размерах! Перископы задергались, ноги станцевали «Джигу» и подкосились. Изделия американской военщины рухнули на землю. Один робот сразу перестал реагировать на попадания, другой – еще пару раз судорожно загреб ногами и замер. Группа наблюдала за двумя неподвижными корпусами на дороге и ожидала последствий. Успели роботы послать SOS? Есть ли у них вообще такая функция? Что придумал американский инженер на такой случай? Неизвестность. В наушниках рации зашипел голос командира, приказавший крайним тройкам прикрывать, пока он с «Мангустом» и «Зергом» досматривает трофеи. Командир с помощниками вынырнули из оврага и аккуратно, не спеша, по очереди, пошли в сторону дороги. Добравшись первым, «Зерг» протянул руку к ноге машины и коснувшись, тут же ее отдернул: - Черт! Это походу биороботы! – чуть ли не в голос заговорил он. - Что? - У них ноги кожей покрыты! Командир пошарился в подсумке разгрузки и извлек фонарик красного цвета. Ночь, чуть отодвинутая тусклым красным светом, явила разведчикам тела двух убитых страусов. Они лежали на дороге, раскинув свои перистые крылья и вытянув мощные ноги. «Перископы»-головы так же лежали безвольными шлангами на асфальте. - Бляяя… - изумленно произнес «Зерг» и вдруг осел на землю. Уткнул себе кулак в рот, прикусил зубами и завалившись на бок, стал приглушенно ржать. Выплескивая адреналин боя и переживаний. - Биороботы, бляяя… - хрипел он где-то возле земли. Рядом скрючился «Мангуст» и по его силуэту было видно, что он тоже еле сдерживается от хохота на всю округу. Командир, взяв в жмень свою бороду, сделал дикое усилие, чтобы не присоединится к бойцам. Судорожно пару-тройку раз вздохнув и выдохнув, он успокоился и стал обычным уравновешенным офицером. - Так, хватит ржать. Щас все укропы сбегутся, посмотреть че нам так весело. Походу, где-то страусиную ферму накрыло. Эти и бродят неприкаянные. Бродили. Берем их за ноги и волочем в овраг, в семью. Вроде, их мясо можно есть. И, надеюсь, никаких GPS-датчиков им никуда не засунули. «Мангуст» и «Зерг» ухватились за ноги одного из страусов и пыхтя потащили его в сторону оврага. Когда ночная тьма скрыла их с глаз командира, тот посмотрел на оставшегося убитого страуса и широко улыбнулся. - Надо же так нас напугать до усрачки. Биороботы, бля…

Это случается. Всегда. У кого-то чаще, у кого-то реже. Но всегда. Вас отводят в тыл. И, ошалевшие и оглохшие, промерзшие до костей и не выспавшиеся, вы возвращаетесь в мир. Большая часть солдат возвращается в него спящими. В какой-то момент тело понимает, что можно уже не «держать ушки на макушке» и щелкает выключателем. Человек засыпает. В неудобной позе, в подпрыгивающей на ухабах и шарахающейся из стороны в сторону машине. Военному человеку пофиг. Он спит. Это гражданский не сможет заснуть в едущем по ровному асфальту транспорте. А военный отлично выспится. Потому что на его голове – каска. А каска она как подушка. Амортизирует любые удары и очень удобна. Поэтому в мир солдат возвращается всегда сонный. И продолжает досыпать, но уже на кровати. Потом жрет, моется, стирает вещи, чистит оружие, опять жрет и опять спит. Вернув себе все часы сна и еды, посвежевший военный ныряет в пучину интернета. Связь с родными, с любимыми, все на маленьком экране телефона. Дать знать о себе и узнать все о своих. Час минимум всё вернувшееся воинство напоминает сборище тинейжеров в парке. Уткнувшись взором в телефоны или, по старинке, прижав их к уху, люди дышат домом. Дышат полной грудью, ловя каждое слово, каждую родную интонацию. Растягивая каждую секунду общения в бесконечность восприятия мира. Мир. Тыл. Относительно спокойный. Относительно безопасный. Живущий своей жизнью. Жизнью мирного времени с редкими грозами обстрелов. Позволяющий прийти в себя. Помогающий воевать и помогающий помнить, ради кого ты воюешь. Дающий время осознать как ты воюешь. И подвести итог, что мешает воевать лучше. Или кто. К теме «или кто» постоянно скатываются все разговоры вернувшихся. Любой разговор неизменно скатывается к ним. Интернет и общение с домашними дают свежую информацию для обсуждений «кто виноват, что с ними делать и когда они, суки, научаться воевать». Больше всех в таких спорах горячился, занимая непримиримые позиции, молодой пулеметчик Максим «NoName». - Нормальный боевой опыт только кровь оплачиваешь! Кровью! А не коньяком с шоколадом, сидя на теплом стуле глубоко в тылу! - Командиры тоже расплачиваются за свой опыт кровью. – ответил ему «Мангуст», развалившийся на мягкой кровати с грацией льва, - Только, в отличии от нас, Макс, они платят не своей, а чужой. И чем выше на должности стоит командир, тем больше это отличие. Взводный или ротный еще имеют огромную вероятность оплатить свой боевой опыт своей же кровью. Непосредственно пожиная плоды собственных решений и приказов. Верных и ошибочных. Дальше же, вверх по вертикали, доля чужой крови становиться больше. Рисующий на карте стрелочки командующий, вообще свою кровь не прольет в наших реалиях. За его опыт платим кровью мы с тобой. И если ротный, выжив в бою и подсчитав потери, тут же делает вывод о грамотности своих приказов, то у командующего понятие «выжил» вообще нет. А потери всегда допустимая существующая категория. Единственное, что неприятно удивляет его, это известие, что люди в подчиненных подразделениях закончились. И взять их негде. - Стрелять их, надо! Тогда думать будут над каждым своим решением! - в сердцах сказал NoName. - Это как один из вариантов решения, да. – кивнул «Мангуст», - Довольно популярный причем. Даже, по идее, создаст небольшой карьерный рост среди офицерского состава. Только, боюсь, они так очень быстро закончатся, а воевать так и не научаться. - И что ты предлагаешь? «Мангуст» ухмыльнулся, откинулся на спину, закинул руки за голову и сказал: - Я то? Я бы их плетью порол.

- Что сделал?! – восхищенно спросил Макс NoName и заржал. - Порол бы.  За каждую смерть один удар нагайкой. Совместил бы боль утраты солдата с болью генеральской задницы. Начертил на карте стрелочки, принял решение, отдал приказ – всё, своей кожей чувствуешь тяжесть его воплощения в жизнь. Погибло у тебя в первый день 10 солдат – получи 10 плетей. Через день еще 6 погибло – еще плетей. И так, пока его решение о штурме в жизнь не воплотится. Представляешь, какой уровень подготовки решений будет у генерала? Когда собственная задница напоминает о ошибках прошлого наступления? - А кого назначать пороть генеральскую задницу? Это ж блат-то какой! Представляешь, что ему наобещает командующий, ради своей жопы?! – продолжал восторженной спрашивать пулеметчик. - Рядового солдата из того подразделения, где люди погибли. Ротный вместе с докладом о потерях за сутки и отправит его в штаб. Как ты думаешь, солдат у которого только что друзья погибли, будет беречь высокопоставленную задницу? - Да черта с два! - пулеметчик аж вскочил на ноги, - Я бы их задницы нещадно лупил! Резким взмахом руки "NoName" тут же показал как именно он лупил бы. Выглядело убедительно. - А если генерал не выдержит такого сурового экзамена своих решений? И на пенсию решит сбежать? На генеральской пенсии хорошо поди. - Никаких пенсий. Тебя Отечество не для того много лет растило. Средства  на тебя тратило, льготы предоставляло, чтоб в трудный период ты его бросил, укрывшись в домике с кабанчиком. На передовую его. Рядовым. Как в свое время Петр I с генералом Репниным поступил. Ничего нового придумывать не надо. В нашей истории всё уже было. Мы ж не Америка, мы гораздо дольше живём в этом мире. "Мангуст" с наслаждением потянулся и замолчал. Максим постоял ещё немного, видимо представляя как плётка в его руках наносит следы справедливости на бледный генеральский зад, и пошёл ставить чайник. Данную идею о "мгновенной карме командующего" ему хотелось срочно вывалить во всемирную паутину, устроив "интернет срач" на каком-нибудь патриотическом ресурсе. А это лучше всего делать за кружкой горячего крепкого чая.

Молча чистить оружие невозможно. Даже если ты делаешь это один, все равно будешь разговаривать - с оружием, которое чистишь. Возмущаясь, почему оно настолько грязное. Ведь только что чистил! Если же оружие чистят два и более воинственных человека, разговоры неизбежны. О смысле жизни, о войне, о женщинах, обо всем. Байки, анекдоты, истории, споры. Жаркий спор шел и сейчас, между Зергом и Мангустом. Точнее, жарким он был со стороны Зерга. Мангуст же, по обычаю, оставался хладнокровно спокоен и рассудителен. - Да с чего я этих хохлов жалеть должен?! Они, что?! Наших жалели?! – возмущался Зерг. - Мы говорим не про «жалеть» или «не жалеть». Мы про неоправданное насилие над ними. – ответил Мангуст, неспешно протирая ветошью внутри разобранного автомата, - Нам нельзя взять ножницы по металлу и откусить хохлу пальцы чисто из мести «за пацанов». Нельзя простреливать им колени так, как они это делают с нашими. Нельзя, Зерг. Нам – нельзя. - Да почему нельзя?! С чего бы вдруг?! – Зерг возмущённо стукнул кулаком по столу так, что разложенные там детали автоматов, подлетев, смешались в кучу, - Им с нами можно, а нам с ними нельзя?! Мы с них пылинки сдувать будем?! - Нет. Мы их просто убиваем, - ответил Мангуст, возвращая детали автоматов на свои места, - Уничтожаем как вид. Навсегда. Но не занимаемся насилием и садизмом, оправдывая это неким «справедливым воздаянием». - То есть «языка» мы теперь тоже в лобик целуем и вежливо уговариваем его рассказать нам все, что ему известно? - Зерг, не путай допрос «языка» для получения информации о противнике и насилие над пленным, в целях потешить свое ложное «чувство справедливости». Это разное. «Язык» — это источник интересующей тебя информации. И твоя задача извлечь её. С этой целью ты и применяешь все известные тебе способы убеждения. Именно с этой целью, а не с целью потешить свои садистские наклонности или от ненависти лютой. Извлечение информации из субъекта это просто работа. И твои личные эмоции здесь ни к чему. Поддавшись эмоциям ты не заметишь грань, которую нельзя переходить и «язык» умрет. И ты останешься ни с чем. Допрашивая, ты просто добываешь информацию. И когда ты ее получил, ты его ликвидируешь. И всё. Без садизма. Без получения удовольствия от процесса. Без попыток оправдать происходящее «справедливым» воздаянием за их жестокость. Нам нельзя. Мы не такие. - «Мы не такие!» - передразнил Зерг, - А почему мы не такие? Может наоборот, надо быть именно «такими»? А еще лучше - быть гораздо хуже! - Нам нельзя, Зерг! Как только мы станем такими как они, наша война потеряет свою суть. Перестанет быть правильной. - Да с херов ли она перестанет быть правильной?! Уничтожение этой нечести не престанет быть правильным никогда! - «Уничтожать» - правильно. Становиться такими как они неправильно, - спокойно продолжал гнуть свою линию Мангуст, - Ты же сам только что ответил на свои вопросы. Только надо чуть дальше смотреть. Ты сказал, что твоя цель, это уничтожить всю эту нечесть, так? - Да. - И воюешь ты здесь, чтоб эти садисты рода людского не пришли к тебе домой. К твоим родным, близким, жене, детям. Да? - Да. И к твоим в том числе. - Правильно. Почему нельзя, чтоб они пришли в наши дома? Потому что они уже привыкли к безнаказанности. Эти нелюди привыкли, что им можно делать все, что захочется. Можно издеваться над безоружным. Можно забрать у слабого то, что понравилось или имеет ценность. Можно выгнать его из жилья, а его жену, дочь или мать насиловать сколько душе угодно. И им ничего за это не будет. Безнаказанность породила их бесчеловечность. И это они делают здесь, на данной земле. На земле, которую называют своей родиной, своей Ненькой. И у нас дома они будут делать все тоже самое. Правильно? - Да правильно, правильно. Что ты хочешь сказать то? Что я вот этих подонков теперь холить и лелеять должен, лишь бы быть не такими как они? И как моя человечность их удержит?

- Давай дальше рассуждать. Ты предлагаешь стать еще страшнее, чем они. На насилие отвечать б0льшим насилием. На изуверства отвечать б0льшим изуверством. Стать не просто демоном, как они, а самим исчадием ада. Чтоб мы все стали люциферами. И, в конце концов, ничем неограниченным насилием уничтожить их. Победить. А знаешь, что произойдет после победы? - Конечно знаю. Домой вернусь. И заживу спокойно. - Нет, Зерг. Ошибаешься. Домой вернешься не ты, а тот демон, которого ты здесь вырастил, вскормил и приучил к той же самой безнаказанности. А вместе с тобой и тысячи других, таких же как ты. Воспитавших в себе садизм. Привыкшим к вседозволенности. И получится, что, защищая здесь свой дом от Зла, ты вернешься домой сам став Злом и во главе Зла. Зерг сидел, сжав кулаки и молчал. Мангуст, спокойно протер ветошью затворную раму, соединил ее с затвором и вогнав на место, продолжил: - Убивая Дракона, главное самому не стать Драконом, Зерг. Вот поэтому нам нельзя быть такими как они. Нам нельзя быть Злом. Потому что мы на защите Добра. Мы ни есть Добро. Мы его оружие. Наша задача – убить зло. Поэтому убивай. Не мсти. Не издевайся. Просто убивай врага. Вставив на место крышку ствольной коробки, Мангуст спустил курок с боевого взвода, поставил автомат на предохранитель и положил его на стол. -Уничтожай врага, брат, и никогда не злись. Тем более на меня. Зерг посмотрел на него, ухмыльнувшись кивнул и продолжил чистить свое оружие. Оружие Добра несущее смерть Злу.

Когда вперед идут твои друзья, а ты остаешься позади, в резерве, сердце всегда щемит. Потому что основной удар примут они, а не ты. Им, а не тебе достанется вся мощь вражьего огня. Рядом с их головами будут втыкаться пули. Жужжать рикошеты. Их, а не тебя, буду глушить гранаты. Тебе же останутся только звуки. Звуки стрельбы. Взрывов. Короткой тишины. И опять – стрельба, взрывы. По этим звукам ты будешь рисовать в своей голове картину боя. Его интенсивность и тяжесть. В самом начале, когда друзья только ушли, ты слушаешь тишину. И переживаешь, чтоб она не прервалась раньше времени. Пока стоит тишина, это значит враг не видит твоих друзей. Пока стоит тишина, твои друзья скрадывают метр за метром расстояние до врага. Пока стоит тишина, они осторожно проверяют землю на мины. Шаг за шагом. Метр за метром. Пока стоит тишина. И самый страшный звук, который ты боишься услышать, это взрыв. Взрыв, который оповестит окружающий мир об ошибке твоего друга. Зерг был в резерве и слушал тишину. В его голове, с каждой тихой минутой, начинались и заканчивались картины происходящего сейчас за сотни метров от него. Вот его друзья, пользуясь рельефом и предрассветным туманом, преодолели половину дистанции. Вот сапер, практически на пузе, проверяет землю перед собой и пространство над головой. Мины в земле и растяжки между деревьев. Первые щупом, вторые на отблеск. Либо на чуйку. Той же чуйкой сапер решает, что с обнаруженным делать. Обезвреживать или обходить. А крадущийся за ним гуськом напарник, отмечает безопасный путь повязывая на ветви полоски яркой ткани. Как сигналы резерву и группе эвакуации раненых. Всё делалось тихо. Всё делалось в своё время. Время, рассчитанное при планировании и основанное на разведке и опыте. Время тишины. Той самой тишины, которую сейчас физически ощущал Зерг, находясь далеко от друзей. Его друзья в это время сосредотачивались для броска. Андрей «NoName» аккуратно выполз на проверенный сапером бугорок под развалившимся кустарником и, прижав рукой патронную ленту, чтоб не гремела, неспеша выставил перед собой пулемет. Нашел глазами приметные деревья, под которыми располагался разведанный укропский ДЗОТ и прицелился. Устроился поудобнее. Поводил пулеметом из стороны в сторону, определив для себя какой сектор сможет прикрыть, не перемещая тело. Вспомнил траншейную линию укропов, которую разведывали коптером и примерно набросали на схеме. Соотнес ее с видимой вживую лесополосой напротив и примерно накидал в своей голове, за какими деревьями будут размещаться хохлы. И хищно улыбнулся. Он любил свой пулемет. Любил его мощь. Любил давить этой мощью врагов напротив себя. Лишая их возможности причинить вред его братьям. Скоро, уже очень скоро, его пулемет вновь запоет свою смертельную песню. В стороне от пулеметчика, ближе к позициям укропов, в низинке, стягивалась штурмовая группа. Гранатометчики с РПГ-7 занимали позиции, их вторые номера раскладывали рядом готовые выстрелы. Штурмовики с одноразовыми РПО так же выбирали себе место и цель. То же самое делали и обладатели подствольных гранатометов. Все готовились нанести первый, оглушающий урон. Командир осмотрел изготовившихся бойцов, посмотрел на часы. Уложились в рассчитанное время. Протянул руку к рации и нажал тангенту пять раз подряд. В наушниках бойцов раздалось пять щелчков. Командир подождал несколько секунд и вновь – пять нажатий на тангенту. Через пару секунд командир услышал в своем наушнике ответные пять щелчков. Это ответил старший группы АГС. Находившийся с тремя расчетами в двух сотнях метров за ними и чуть в стороне. Подтвердил, что расчеты на местах и готовы. Четыре щелчка в рации от командира. Четыре щелчка в ответ. Три щелчка от командира. Три щелчка от АГС. Командир убрал руку от рации и глубоко вздохнул. Старший расчетов АГС повернулся к находящимся в стороне и чуть позади гранатометчикам, поднял руку: «Триста… Тридцать… Три!!!» и махнул рукой вниз. Художник Екатерина Кучевская. (https://vk.com/wall13074585_6405)

Три автоматических гранатомета отрывисто «затукали». Расположенные на закрытой позиции, за невысоким холмом, и рассчитав траекторию полета гранат, гранатометчики били практически настильно. На начальном этапе гранаты летели чуть ли не параллельно возвышающейся земле. Там, где поверхность земли переходила в равнину, гранаты еще немного набирали высоту, а после снижались к цели. И разрывались на позициях укропов. Немного ранее, скорее чутьем, чем ушами, услышав «выходы» АГС, командир штурмовиков прокричал: - Огонь! Огонь! Огонь! «Енот», удерживая свой РПГ-7 в направлении амбразуры ДЗОТ, набрал полную грудь воздуха: «Выстреееел!!!». Выжал спуск гранатомета и шарахнул термобаром в амбразуру. Одновременно с ним, туда же отправили свои термобары еще два хозяина РПГ-7. Обладатели одноразовых РПО, в свою очередь, выпустили своих «драконов» в направлении края укропской траншеи. Отбросив пустые «трубы», штурмовики ломанулись к точке выхода на штурм. Одновременно с ними, выпустив из подствольных гранатометов ВОГи по той же цели, побежали к выходу и другие мужики. Группа на максимальной скорости, в колону по одному, друг за другом, мчалась в направлении врага. Впереди, на удалении трех метров от основной группы, бежал один из «свирепых подручных». Ему, прошлым вечером, волей жребия, выпала роль «открывашки». Задачей «открывашки» было первым пробежать последние метры до врага и, если не повезет, взорвать собой возможную мину. Открыв таким образом путь своим позади бегущим братьям. Бывало, конечно, что мину «открывал» не первый штурмовик, а последующий. Кто ж его знает, кто куда наступит и где она, сука, лежит. Бывало, что мин на пути мужиков, вообще не встречалось. Но сегодня, именно «свирепый подручный» открыл путь к врагу. Именно его нога, за 10 метров до траншей, наступила на ПМН. Снизу взлетел ком земли. Взрыв потонул в общем грохоте. «Свирепого подручного» инерцией бега и фугасным воздействием крутануло через голову, и он тяжело рухнул на землю. Крик невыносимой боли бритвой резанул уши бегущего следом «Мангуста». Остановиться! Упасть рядом! Перетянуть, перевязать то, что осталось от ноги друга! Первое, инстинктивное, человеческое желание мелькнуло в его сердце. И тут же было задавлено, вытеснено неотвратимым "Нельзя!" Нельзя останавливаться. Помогать раненому брату нельзя. Нельзя ни Мангусту, ни бегущим следом штурмовикам. Ни одна потеря, ни одно ранение, не должны остановить накатывающую волну штурма. Именно она откинет врага дальше от раненого. Помощь ему и всем другим, окажут бегущие следом за штурмовой группой санитары. Они перетянут раны. Они обезболят. И оставят эвакуаторщикам. Которые уже и понесут всех раненых в тыл. Перепрыгнув через лежащего товарища, не останавливая бег, Мангуст вырвал чеку из гранаты и с воплем ненависти запустил её в траншею врага. Штурм! Практически мгновенно за взрывом гранаты, он нырнул в траншею и проконтрил её короткими очередями. За ним тут же ввалились другие. Пошла слаженная, отточенная временем работа. Гранаты, очереди, прорыв вперед. Гранаты, очереди.

Гранатометчики из РПГ-7 осколочными «карандашами» прижимали огрызающихся хохлов. NoName вываливал всю мощь пулемета сначала в амбразуру, покореженного от трех «термобаров», ДЗОТа, затем – поверх траншей. Давя врагов плотным огнем. Лента в коробе быстро закончилась и Андрей, не теряя времени на отсоединение пустого короба, левой рукой открыл ствольную крышку пулемета, а правой схватил приготовленную вторым номером ленту на двести пятьдесят патронов. Плотно вставив первый патрон в ленте в извлекатель, NoName тут же захлопнул крышку и резко отвел правой рукой затвор назад. Вернул его вперед и перехватился за рукоятку. Все действия заняли у него считаные секунды. Вновь вся мощь пулеметного огня обрушилась на врага. Не давая тому поднять голову над насыпью. Не разрешая ему оглядеться и понять, где штурмовики. Не позволяя вести прицельный огонь. Штурмующие тем временем, захватили траншеи вплоть до ДЗОТа и, закидав его для надежности гранатами, стали продвигаться дальше. Андрею, с его позиции, было уже не очень эффективно прикрывать огнем товарищей. Выпустив последний десяток патронов дальше за ДЗОТ, NoName сполз с бугра вниз, встал на колени, отстегнул пустой короб и заменил его на полный. Взглянув на напарника, весело подмигнул: – Пошли ближе к мужикам. А то тут скучно становиться. Напарник пулеметчика, пожилой, жилистый Заря, согласно кивнул и стал по-хозяйски собирать в рюкзак пустые ленты. – Оставь. У хохлов в ДЗОТе поди дохера этого добра, – сказал NoName. – Спешить надо. – Спешить, хохлов смешить, - ответил Заря, - Запас спину не тянет. – Куркуль ты запасливый. Врага бить надо, мужикам помогать, а не ленты пустые собирать. – Если б не мои запасы, ты бы врагов только хуем с грязными яйцами убивал. Убивец грозный, - упрямился Заря. - Ладно. Собирай металлолом тут, а я рвану к мужикам. Мне пока носимого хватит. Андрей закинул за спину свой рюкзак, с вещами и б/к. Проверил пристегнутые на поясе разгрузки короба и, громыхая пулеметными лентами, побежал к выходу из низинки. Заря посмотрел вслед, встал было с колен, но потом решил все же дособрать в мешок ленты и короба. NoName выбежал из укрытия и по натоптанной многими ногами тропинке, помчался к траншее. Навстречу попались пара санитаров, несущие стонущего «подручного». Остановившись и, посмотрев под ноги, Андрей шагнул чуть в сторону, пропуская санитаров. — Вот, суки! – с чувством произнес NoName и стартанул дальше по тропе. Когда до траншеи оставалось метров пятьдесят, слева в поле взорвался снаряд. Укропы, по своей звериной традиции, решили накрыть артиллерией позиции своего же подразделения. Абсолютно не переживая, что могут убить своих. Главное для хохлов-артиллеристов было остановить штурмующих русских солдат. — Вот, суки! – заорал Андрей и со всех ног припустил к траншее. Следующий взрыв вырос прямо перед ним. Наступила тьма.

Тьма была недолгой. Через какое-то время Андрей открыл глаза. Над ним было небо. И тишина. — Очнулся? – раздался рядом знакомый голос. Андрей повернул голову и увидел рядом давно погибшего от осколка мины друга. — Линза, ты?! Ты ж погиб давно. — Думаешь, ты живой? – улыбнулся Линза. Его глаза, за стеклами очков, были веселые и в то же время, необъяснимо глубокими. И Андрей сразу все вспомнил. Свой бег по полю. Взрыв. Вспомнил и понял, что мертв. Понимание это было простым и естественным. Без боли и сожаления. Это было фактом. Андрей сел. — И где я? В раю? В аду? Где? — Да все там же пока. Вниз посмотри. Линза улыбался. Андрей посмотрел вниз. Под ним, не очень далеко, было знакомое поле. Поле, низина, траншеи укропов и маленькие люди, его друзья, которые отчаянно выбивали с этого клочка земли своих врагов. Все это он увидел сразу и объемно. Он видел все поле боя сразу, издалека, и тут же мог видеть вблизи каждого по отдельности. Андрей видел Мангуста, неустанно швыряющего гранату за гранатой в изгибы траншей. Видел командира, возле ДЗОТа, отдавшего по рации приказ резерву на выдвижение. И тут же увидел резерв, движущегося на машинах к низине. Видел даже Зерга, напряженно сидящего на переднем пассажирском месте в УАЗике и почувствовал его досаду от того, что сегодня тому выпало быть в резерве. Увидел своего напарника, пожилого Зарю, который стоял со своим мешком над тем, что осталось от самого Андрея. Видел останки своего тела, но не испытывал по ним ни боли, ни горя. Просто видел. Заря же тем временем, посмотрел на мешок в своих руках, набитый пустыми лентами и коробами. Бросил его на землю и, ухватившись за автомат, побежал на встречу бою. Прямо вдоль траншеи. Не прячась от рикошетов и осколков. И Андрей почувствовал всю его боль, которую Заря испытывал сейчас потеряв его, Андрея с позывным «NoName». Эта боль рассказала ему как сильно он был дорог этому пожилому мужику. Который в глубине своей души относился к Андрею как к своему сыну. И сейчас единственным желанием Зари было убить как можно больше врагов, пока они не задрали вверх руки. Чтобы местью унять боль в своем сердце. Эта же боль породила у Андрея еще один вопрос. — Линза, ты за мной пришел? Мне с тобой идти? Туда? – Андрей кивнул в направлении высоты, где, как он уже знал и было окончание его земного пути. — Это тебе решать. – сказал кто-то другой. Андрей развернулся на голос. Перед ним стоял советский солдат, памятник которому они видели летом, в тылу врага. — Как это, мне решать? — У нас свобода воли, внучек. С рождения. Свобода воли. Свобода выбора. Поэтому ты сам решай куда тебе. Идти туда или оставаться здесь. — А вы выбрали здесь остаться? Так и были тут? С той самой войны? Андрею ответил Линза: — Свобода воли, Андрей, есть и там. Она не исчезает. И его Николай зовут. Андрей кивнул. Он смотрел вниз и видел, как к траншеям уже приближается резерв вместе с Зергом. Видел санитаров, которые несут раненых к прибывшим машинам. И видел взрывы, которые все ближе, все точнее ложились рядом с его друзьями. Видел коптеры, с которых хохлы корректировали огонь своей артиллерии. — Я никуда не пойду. Я здесь буду. С братьями. — Тогда помогай. Надо их укрыть. Николай протянул ему солдатскую плащ-накидку и они, вместе с Линзой, взявшись за края, растянули ее над заполняющими захваченные траншеи солдатами. — Не маловата будет накидка? Не хватит же всех укрыть. — Так мы ж не одни, Андрей. И Андрей увидел, что они действительно не одни. Все поле и рядом, и дальше, занимали солдаты. Солдаты – растягивающие над землей плащ-накидки.

Зерг наконец-то добежал до траншей. Запыхавшийся. Взмокший как после хорошей бани. И дико уставший. Но дотащивший рюкзак и ящики с боеприпасами. И с ним вся остальная часть резерва. С вещами и боеприпасами. Добравшись до командира, у ДЗОТа, Зерг перевел дух. — Думал, пиздец. Не прорвемся под артой. Как же вовремя снег пошел. — Да, снег действительно очень вовремя нас укрыл. – согласился командир, - Как одеялом. Хохлам сейчас точно не пристреляться. Их коптеры ничего не увидят. Подолбят по координатам и все. А такой обстрел мы переживем. — Андрюху жалко. Чуть-чуть не добежал. Пошел бы снег раньше, может уцелел бы. А так хана, ничего не осталось практически. — Ты, Зерг, Андрея сейчас не жалей. У него уже все хорошо. Живых жалеть надо. Жизни их сохранить. Иди по укрепу прошвырнись. Скажи бойцам траншею в порядок привести. Снег не вечен, а нам теперь эту часть земли защищать надо. Поэтому все разрушенное восстановить. Трупы с проходов убрать. И Зарю найди, проведай. Тяжело ему сейчас. Сильно он Андрея оберегал. Как сына. — Сделаю, командир. Заря сидел почти в самом конце траншеи. На бруствере. Прислонившись спиной к обгрызенному осколками дереву. Сидел, курил и смотрел на падающий сверху хлопьями снег. А сквозь снег, сверху, на него смотрел Андрей: — Воюй, отец. А я укрою тебя от вражьего взгляда. Воюй, отец.

Всё познается в сравнении. И вырытый каской окоп, Милее в сто раз, без сомнения, Чем пляж, в самый солнечный год. Патроны, которых по счету Осталось на пару минут, Тебе драгоценней печатки, В которой большой изумруд. И пара затяжек, по братски, Что друг тебе дал цепануть, Ценнее любого богатства, В последние пару минут. И драться, простое решение, Ценнее желания жить. Ведь всё познается в сравнении, Где грани - казаться и быть.

Проверяющие начальники не только на бороду возмущаются. Они ещё бурно реагируют, когда выходишь встречать их в калошах. Их лица так забавно багровеют. Но они так ни разу и не пояснили, что именно их будоражит. Сами калоши или тактические брюки заправленные в носки.

Бабье лето было настоящим. Золотым и теплым. Солнце светило вовсю. Но не жарило, как летом, а нежно грело. Красно-золотые листья на деревьях колыхались на ветру, создавая живую смену узоров.  Легкий ветерок играл листьями на деревьях, цветами на клумбах городского сада и женскими прическами. Он не заставлял ежиться и кутаться в одежды. Нет. Он просто ласкал. Но этот ветерок уже был частью осени. Частью прекрасного бабьего лета. Жители далекого сибирского города вовсю наслаждались осенним теплом. Городской парк в этот выходной день был полон. Люди гуляли кто семьями, кто влюбленными парочками, кто с друзьями, кто сами по себе. Пожилые сидели на скамейках тенистых алей, а мимо, временами, пролетали подростки на велосипедах и самокатах, ловко маневрируя между людьми. На детских площадках было полно визжащей детворы. Дети в восторге носились по горкам, домикам, качелям и просто вокруг. Временами вытворяя такое, что у сидящих на скамейках вокруг площадок мамочек прихватывало сердца. Именно в этот детский гомон и пришел Зерг со своим семилетним сыном. Сын катался по спиральной горке, Зерг же, неделю назад вернувшийся с войны, сидел на скамейке и грелся в лучах солнца. Он наслаждался его теплом, радовался детскому гомону и купался в ароматах женских духов, которые непередаваемыми сочетаниями смешивал ветерок. Это было настоящее счастье. Это  настолько разительно отличалось от окопной жизни, что заставляло огрубевшую было душу просыпаться. Зерг дышал этим ощущением полной грудью и наблюдал за игрой сына. Держась особняком от основной массы детей, сын аккуратно поднимался по лестницам и переходам на горку, спокойно пропускал всех бегущих на неё же детей, с интересом наблюдал как они с хохотом и визгом катились вниз по спирали, и после скатывался сам. Внизу сразу встав на ноги, он отходил в сторону и смотрел как на этой горке-крепости, с множеством переходов, лестниц, рукоходов и горок, кипела детская жизнь. Понаблюдав за ней, он снова спокойно шел по лестнице к своей горке. Зерг наблюдал за ним, наблюдал за другими детьми, смотрел на мам детей и запоминал этот мир всеми фибрами своей души. Мир детства, счастья и бабьего лета. - Вы сами-то были там?!! Или нацепили это на себя бездумно и носите как попугай?!! Зерг даже не сразу понял, что этот громкий вопрос, произнесенный гневным женским голосом, адресован ему. Вынырнув из мира гомонящего детства, он перевел взгляд вопрошавшую. В трех шагах, чуть правее, стояла женщина. Лет ближе к 50-ти, полновата, аккуратно одета, вполне интеллигентна, но взгляд ее испускал молнии и злость. При этом смотрела она не в глаза Зергу, а на его грудь. Зерг опустил глаза и посмотрел на себя. И сразу понял, что вызвало женский гнев. Под распахнутой софтшеловской оливковой курткой, была футболка с огромной буквой «Z» и надписью «За наших!». Он спокойно и внимательно посмотрел в глаза женщине, и чуть улыбнулся: - Был. - А сейчас почему здесь, а не там?!! – гнев в голосе женщины не уменьшился, - Что вы здесь делаете?!! - Я в отпуске. Отдыхаю.  – Зерг продолжал оставаться спокойным и улыбчивым. Первое недоумение прошло, и он опять стал воспринимать детский гомон. Мир детства был океаном, Зерг опять стал частью этого океана, а океан не меняется от брошенного в него камня. - Нацепят свои дьявольские символы и гордятся мерзостью!!! – выпалив эти слова, женщина резко развернулась и гордо пошла прочь. Зерг смотрел ей вслед, пока не почувствовал внимательный взгляд соседки по скамейке. Повернувшись к ней, он увидел молодую девушку, смущенно смотрящего на него. Было понятно, что она стала невольным свидетелем разговора и теперь не знала как быть. Видно, что ей хотелось задать вопрос, но скромность этому мешала. Зерг решил помочь. - По-видимому, её больше всего возмущала буква «Z» на футболке, чем мое нахождение здесь, а не там, – улыбаясь обратился он к девушке. - А вы давно с войны вернулись? - Неделю назад. - А сколько там были? - С начала. - И как там? – опять засмущавшись спросила девушка. - Страшно.

- И вы все равно туда вернетесь? - Конечно. Надо мужиков поменять. Им тоже отдохнуть надо. Семьи повидать. - Зачем мы вообще на Украину напали? Почему нельзя мирно жить? Этот ожидаемый Зергом вопрос девушка задала спокойно. В её голосе, конечно, было слышно волнение и страх перед войной, но в отличии от ушедшей гневной обличительницы, девушка оставалась вежлива. Ей действительно хотелось услышать ответ. - У нас выбора не было. Нам пришлось напасть на Украину. Иначе бы Украина сначала бы напала и уничтожила Донбасс. И наших людей там. Потом напала бы на наш Крым. И убила бы наших людей там. И, все более и более входя во вкус, убили бы наших людей в Приднестровье. И в конце концов, все равно бы напали и на Россию. Наша война, по правде, она ради мира. Нашего мира. Вот этого вот, - Зерг показал рукой на детскую площадку, - Именно его мы и защищаем воюя на Украине. Вот эту нашу детскую площадку я защищаю, воюя за тысячи километров от дома. Договаривая, Зерг увидел что к нему подходит сын. Который, чуть погодя, остановился в паре шагов и молча стал смотреть на отца. Зерг улыбнулся еще шире. - Что сын? Накатался? Мальчик немного помолчал, подумал и ответил: - Пить. - Пить хочешь? На, держи. – Зерг протянул сыну бутылочку с водой. Мальчик открутил крышку, подал ее отцу и стал пить воду, держа бутылку двумя руками. Напившись, он вернул бутылку отцу. - Будешь еще на горке кататься или на качели пойдем? – спросил Зерг, закручивая крышку. - Ещё, – чуть погодя, коротко ответил сын. - Хорошо. Немного покатайся на горке, а потом мы пойдем на качели. Договорились? - Да. – неторопливо ответил мальчик, - Я и папа. - Да, сын. Ты и папа. Иди, прокатись на горке и пойдем. Мальчик развернулся и спокойно пошел на горку. Зерг, продолжая улыбаться, посмотрел вслед сыну и повернулся к соседке. - Мой сын аутист. Поэтому мы так разговариваем. - Он же выглядит как обычный мальчик! Такой спокойный очень. Непохож совсем на…, - девушка засмущалась и замолчала. - Аутисты разные. У нас задержка речи и через это – трудности в социализации. Поэтому сюда ходим. Детей много. Ему интересно. Пусть привыкает, смотрит, учится. Повторяет за ними. Девушка вдруг вспомнила предыдущий разговор, прерванный сыном Зерга. Её глаза удивленно распахнулись. - У вас сын аутист, а вы все равно на войну уехали? - Да. – просто ответил Зерг, - Я ж, в том числе, и за его будущее воюю. За его шанс быть рядом вот с этими детьми. Война придет, детей на площадках не будет. И не только детей. Той помощи, которая сейчас более-менее есть, тоже не будет. Не будет у него шанса приблизиться к норме. Останется таким какой есть. Девушка молчала. Она смотрела на детскую площадку, на детей, среди которых был и ее ребенок, и ее рука перебирала шейный платок, выдавая волнение. К ним подошел сын Зерга и выжидательно посмотрел на отца. - Идем на качели? – улыбнувшись, спросил Зерг сына. - Да. Я и папа. – мальчик показал рукой сначала на себя потом на отца. - Да. Ты и папа. Идем. Давай руку. – сказал Зерг, вставая со скамейки и протягивая руку сыну. Мальчик крепко взял отца за руку. - До свиданья, девушка. – Зерг обернулся к ней, - Все будет хорошо. Мы победим, не переживайте сильно. - А мы с девочками шапки флисовые шьем. И балаклавы. – неожиданно, чуть торопясь и одновременно смутившись порыва, сказала девушка, - Для солдат наших. Для вас то есть. Зерг полностью развернулся к девушке. - Спасибо вам огромное. Честное слово - спасибо. Шапки ж не только согревают. Они нам еще и говорят, что мы все делаем правильно. И что вы нас понимаете. Девушка смущалась, но все равно внимательно слушала слова Зерга и смотрела в его глаза. Тот опять улыбнулся. - Знаете еще что сделайте? Напишите нам письма. Короткие. И положите их в шапки. - А мы вашего адреса не знаем. Куда вам писать? – спросила девушка. - Вы пишите просто солдатам. И вкладывайте их в шапки. Письма сами найдут своего адресата. Хорошо? - Хорошо. - До свиданья, девушка. Спасибо вам. - И вам спасибо.

Зерг кивнул, развернулся и пошел с сыном на другую сторону городского парка. К качелям. Отец и сын шли спокойным шагом. Временами сын о чем-то спрашивал или на что-то показывал, а отец отвечал. Шли они по самому центру красно-золотой алеи. Пинали упавшие листья и постепенно приближались к заветным качелям. Там так же слышался радостный крик детворы. Детворы, полностью погруженную в свой мир. Это был очень хороший мир. Мир детства. Тот самый, который стоит всей жизни.

Встал я сегодня в 6.05. По будильнику. Вставать не хотелось, сами понимаете рано слишком. Пересилив себя и позавидовав спящему брату (ему сегодня не надо), с усилием равным свободному падению встал с кровати. Доплелся еле до умывальника. Там включил свет и начал методично растирать и умывать свои глаза. Как и ожидалось - не помогло. На кухне уже хозяйничали парни, которые встали на 5 минут раньше. Повезло. Бутерброды на стрельбу значит сегодня делают они. Вспомнил, что забыл в тире термос. Не повезло. Значит я сегодня "чайка" - пью чай у парней. Зайдя на кухню, вспомнил - есть хлопья. Хлопья двух видов шоколадные шарики, и медовые хлопья. Задумался. Выбрал шоколадные шарики. Залил молоком, поел. Понравилось. Посуду мою не я, не моя очередь. Опять понравилось. Прокрался в комнату где спал брат, надел термуху и штаны, взял кофту и рюкзак, вышел. Посидел в комнате, почитал новости в телеграме. Пришло время выходить на службу. Наконец-то проснулся окончательно. Вышел. Доехали на машине до части. Получили длинный, короткий, колиматор и магнифер. Загрузился поехал на полигон. По дороге написал брату, сказал где магнезия, таблетки и завтрак. Доехали до полигона. На КПП стояли новые дневальные никого не пускали. Напрегся. Нас пустили. Распрегся. Приехали на наш участок. Пусто. Понравилось. Стоек на направлении не было. Не понравилось. Ответственный за объект был на месте. Понравилось. Открыл нам склад со стойками, стоек много. Очень понравилось. Перенесли нужное количество на наше направление. Было долго и тяжело, не понравилось. Повесили мишени. Приехал преподаватель. Понравилось. Привезли б/п, разгрузили. Опять тяжело. Не понравилось. Но б/п много - понравилось. Препод довел до нас тему занятий. И, тут же, довел её ещё раз. Для уверенности . Теперь запомнили. Дождался команды:"На огневой рубеж - марш!" и дальше не помню. Стрельбу помню. Много стрельбы было, помню. Бегал, полз, тащил товарища и товарищ тащил меня. Было тяжело. Не нравилось. Помню. Опять стрелял. Много. Это помню. Помню даже куда. И это нравилось. Очнулся, уже оружие чистим и напротив товарищ сидит и такими же глазами на меня смотрит. Я не один значит офигел. И это понравилось. А оружия чистить дофига. И это не понравилось. Но этого "дофига" не только у меня, а у всех. Это успокоило. Завтра выходной, я буду спать пока не проснусь. Это понравилось и даже очень. Хороший день. Хорошая служба. Нравится.

Солдат не хочет быть героем. Он не мечтает лечь грудью на амбразуру ДОТа или в одиночку сдерживать атакующего врага. Его не радует приказ идти на штурм укрепрайона ротой в количестве 11 человек. Как бы мужественно ни звучал призыв "Помрем все как один!", он не находит отклик в сердце солдата. Как ни странно, для войны, но солдат хочет жить. Убивать врагов, но самому оставаться в живых. Вернуться домой, к семье и родным. Увидеть детей и в старости нянчить внуков. Поэтому солдат хочет иметь в достатке патронов. Хочет много мин, выстрелов ПТРК, РПГ, и к прочему оружию. Чтобы не было перебоев с едой, водой и снабжением. Хочет знать, где враг и видеть точный огонь арты сразу, когда надо, а не после трёх часов согласований и по пустому полю. Кричать от восторга, когда вражеский укрепрайон перекапывает его родная авиация. Принимать участие в грамотных армейских операциях, бьющих врага в слабое место и со всех сторон, а не в бронированный лоб. Хочет видеть рядом с собой танки и БМП. Танкист, в свою очередь, хочет видеть рядом собой крепкую пехоту. А ещё солдаты хотят видеть и знать как их, раненых, эвакуируют в тыл. И что их, покалеченных, будут восстанавливать всей мощью государственного аппарата здравоохранения. К слову, офицеры (взвода, роты, батальона) также не испытывают восторг, командуя ротой из 11 будущих героев, которых отправили штурмовать укрепрайон в лоб. И солдаты, и офицеры-командиры взводов, рот, батальонов, хотят быть частью армейской машины. Единой. Согласованной. Имеющей связь с соседями и приданными силами посредством закрытой радиосвязи, а не с помощью охрипшего голоса и телеграмканалов. Все хотят видеть, знать и ощущать, что командующие направлениями, группировками, знают как тяжело солдату в окопе. Знают и учитывают. А не исходят из того, что "бабы ещё нарожают". Солдат согласен держаться "до последнего", согласен выбивать врага из укрепов, если знает, что о нем помнят. Что со временем ему дадут отдохнуть. Выведут в тыл. Дадут прийти в себя. Вымыться в горячей воде и выспаться на месяц вперед. Что его, простого солдата, берегут. Берегут как самого ценного специалиста. Того, единственного, кто и воплощает в жизнь все замыслы командующего. Солдат не хочет быть героем. Солдат хочет быть Победителем.

Следующий рассказ записан во время распития спиртных напитков с героем повествования, поэтому содержит нецензурные слова и выражения. За самочувствие читателей, у которых нежное восприятие и тонкий литературный вкус, автор ответственности не несёт. У него лапки!!! Перепетии происшедшие с отцом семейства за время отправки собственных сыновей на государеву службу. Рассказаны оным по пьяни, за кружкой светлого чешского пива. Сыны у меня есть. 4 мужика. Один мелкий пока что, а другие уже с большими волосатыми яйцами. Двойня, потом средний и совсем мелкий. Среди двойни, старший, дюже умный да начитаный был. Через что поимел проблему с глазами. Глаза мы ему, за деньги немалые, в фокусе подкрутили, но поступить сразу в военное училище он не успел. Поступил его младший в двойне брат. Он, к слову уже 2 курс закончил. Так вот. Отправил я старшего из двойни в армию. Дескать, трохи отслужишь и оттуда в ВВУЗ пойдешь. Это еще круче будет. Кто ж знал, что в свежеотжатой крымской земле, врачи хорошие и в глаза поступающему зырят как в пизду девственницы! И авторитет папин там не работает! Как и угрозы выебать их всех морским хуем капитана второго ранга из Генштаба МО РФ! Ладно! Отслужил солдат службу ратную. Дождался времени положенного и уже из дома пошел ВВК проходить на поступление в ВВУЗ. Но попалась на его пути бабка 82-летняя, терапевтом в ВВК работающая. Че она там в трубки свои смогла услышать, не знаю, но отправила она отслужившего (по категории "А" к слову) в кардиодиспансер. Дескать обследуйте его сердце биатлонное на предмет дефектов врожденных. В кардиодиспансере лоб почесали, кардиограмму сняли (заебачее сердце, хули они хотят эти ебанные военкоматчики?) и решили навесить монитор сердешный. А я ж сыну говорил, будут сердце же твое проверять, не бегай, дабы че лишнего в аппарате не показало. Он и не бегал. А аппарат, сука, показал! Нарушение ритма во время сна! Целых блять 3 секунды! Хуйня какая то 2 степени. И пиздец! Уперлась эта терапевт "не пущу вашего сыночка в офицеры, помрет еще от нагрузок диких в армии, как я жить буду!". И даже совместное распитие мною спиртных напитков немалой себестоимости с начальником ВВК не смогло убедить бабку терапевта изменить свое мнение! Единственное к чему пришли, это отправить сына в другой медцентр за другим монитром. Почитал я ночь статьи всякие медицинские о ебучей этой 2 степени, где написано, что это чисто спортсменов отклонения, когда они нагрузку не испытывают. И заставил сына бегать два дня по 11 км. безостановочно. Сняли монитор и о чудо, нарущение ритма во сне всего 1 секунда. А бабка терапевт все одно не пущат! Три часа я ей угрожал, умаливал, обещал ночь любви и выброситься из окна с запиской с ее именем. НИХУЯ! Не подается вредная бабка! И только когда я признал ее профессионализм, то, что она, будучи глуха на оба уха, смогла распознать отклонения в ритме биения сердца моего сына, смогло склонить ее на нашу сторону. Написала таки "здоров" в соответствующей строке. И отправился мой старший учиться в военное училище. Но для меня на этом нихуя ведь не закончилось, сука!!! Средний мой, который прошел медкомиссию для поступления в другое военное училище на факультет разведки, не прошел у них по росту, блять! Разведчики, оказывается, должны быть росту немалого, чтобы среди рощи дубовой от дубов не отличаться. Пришлось звонить и письма писать им, чтоб отправили личное дело его обратно домой, дабы успеть подготовить его в другой ВВУЗ. Успели. Получили, подготовили, отправили. Ждем, ждем, а вызова ему нет! Как бы ехать ему пора, 4,5 суток путь не не близкий да и билет денег стоит не малых. Нету вызова! Пришлось звонить, телефоны их узнавать всякие, дабы выяснить, номер вызова да какого числа ему явка. Узнали на словах и отправили. В военкомате ему направление выдали, вписав данные со слов наших, ибо вызов так по сию пору и не пришел, к слову. Пиздец, блять! Ну, да ладно! Главное сплавил я все же сыновей своих с бюджета семейного куда подальше. За это и выпить не грех, ибо охуенен я до не возможности! А тебе, если пить со мной не будешь, я счас фингал под глаз поставлю, чтоб люди вокруг видели, что не зачем на тебя время тратить и душу свою изливать. За династию вообщем офицерскую!

Был у меня друг, Иванов Сережа. Обычный парень он, Да и я - тоже. Неделю на завод, В пятницу - по пиву. К девкам в хоровод, Иль наглецам по рылу. Обычной жизнь жил, Иванов Сережа. Как у всех вокруг И у меня тоже. Но началась война. В тылу сидеть негоже. Он пошел на фронт, Да и я - тоже. Вместе в один взвод, В матушку пехоту. Ему - ПТРК И меня в подмогу. Подбив свой первый танк, Иванов Сережа На весь свет орал! Да и я - тоже! И так вот, день за днём, Иванов Сережа, Лучшим стал бойцом. Да и я - тоже. В окопах, в блиндажах, И в жару, и в стужу, Били мы врага. Били вместе, дружно. Но в один из дней, Враги нашли нас тоже. Били нас артой. Били - не дай боже! Каждый их снаряд К блиндажу всё поближе. И последних два Взорвались на крыше. Меня накрыл собой, Иванов Сережа. Его забрали в рай. А вот я - ожил.

Пятнадцать лет прошло с тех пор как капитан Серёга "Старый", попав в засаду, погиб. И теперь, оставив тот мир, жил среди своих предков, воинов разных эпох. Общество этого света было поистине разношёрстное и веселое. Воины старой Руси и петровские солдаты, солдаты первой мировой и красноармейцы. Афганистан, Чечня, участники больших и малых конфликтов, ополченцы Донбасса, а теперь ещё приходили и оставались военные РФ погибшие на войне по имени "СВО". Всё это были, в основном, молодые мужики. "Война - дело молодых" - пела во времена юности "Старого" знаменитая группа. И его нынешнее окружение подтверждало данный факт. Убеленных сединами воинов здесь было меньшинство. Объединяло же их всех одно единственное, принятое в свое время, решение. Остаться рядом со своими, живыми братьями, в этом мире, и помогать им на ратном пути. Укрывать от взора врага непогодой. Охлаждать лёгким ветром их разгоряченые боем тела. Держать часовых в бодрости на ночной страже, создавая иллюзии движения столбов и кустов. Для особо утомлённых воинов, чьи глаза уже не было возможности разлепить невинными "шалостями", всегда наготове были ёжики. Их веселый бег по сучьям и листьям, создавал звуковой фон наступления хохлов. И моментально приводил в чувство задремавшего бойца. Все это само собой сопровождалось усиленной стрельбой во тьму всем подразделением, но зато после, ясность в глазах была обеспечена до самого рассвета. Разность вероисповедания или его полное отсутствие, к слову, никоим образом не волновало души служивых. О чем спорить, если окружающая их действительность сама все расставила по местам? Нет, старики конечно ржали со свежепогибшей молодежи, которая во что только не верила. К "классическим религиям" добавлялись и современные веяния, вплоть до поклонников Ктулху и Пастафарианцы. Но больше всего веселили "древних" молодые представители "язычества". Помесь скандинавских и славянских мировоззрений, которые озвучивали современные "язычники", составляли основную часть веселья у старших. Особенно весело это было обсуждать в дни Памяти. Когда оставшиеся на Земле родственники и сослуживцы погибших, приезжали на их могилы, чтобы помянуть друзей. Язычеством там никогда не всплывало. В эти дни, над могилой, на деревьях, на облаках, да и просто на соседних памятниках рассаживались души погибших воинов и слушали истории о своих нынешних друзьях. Энергией памяти в этот момент питалась не только душа поминаемого воина, но и все остальные. Заодно питались запахом пирогов и водки. Души хоть и бестелесные, но полетать в винных парах им завсегда приятно. Древние воины, у которых на Земле уже никого не было, ходили по зову молодых. Слушали истории. Радовались водке с хлебом. Хоть и ворчали, что их хмельные меды были слаще. За давностью лет правдивость этого утверждения проверить было, конечно, не возможно, но молодые все равно соглашались. В древности и деревья были выше, и трава зеленее. Вот и сегодня, в день свой Памяти, Серёга "Старый" был рядом с родными и сослуживцами. Слушал их речи. Смеялся над общими с ними весёлыми историями. Радовался вместе со своими братьями. С теми кто на земле. И с теми кто на небе. Разговоры живых сослуживцев постепенно перешли и на тех из них, кто сейчас был на войне. Рассказывали о них новости. Кто с кем созванивался, общался. Что делают, да как воюют. И именно в этот момент "Старый" почувствовал, что тем грозит беда! Понимание пришло мгновенно и стало не только его достоянием, но и передалось его нынешним собратьям. Так уж устроено. Душа погибшего воина, оставшегося здесь, навсегда связана со своими живыми братьями. А через него и души всех погибших предков. В то же мгновение унеслись они помогать живым!

Оказавшись рядом с братьями, в ближнем тылу родных войск, увидели солдаты неба, как один из автомобилей уже почти наехал на мину. На одну из многих, которые в этой лесополосе щедро раскидали хохлы. Лесополоса была буквально ими засеяна. И на одну уже заезжало заднее колесо "девяносто девятой". Спасти живых! Погибшие воины всей своей духовной силой, концентрированным движением душ, ударились в бок автомобиля и за долю секунды до взрыва, сдвинули его в сторону от мины! А "Старый" бросился на мину. Как и пятнадцать лет назад приняв на себя её взрыв. В прошлом, на многострадальной земле Ингушетии, его крупное мужское тело, вобрало в себя взрыв гранаты РПГ, поразившей бронированный УАЗ. Защитив собой его братьев, находившихся за ним в машине. Вот и теперь, его широкая душа, сконцентрировавшись в горчичное зерно слова "Нет!", полностью отклонило в сторону от автомобиля кумулятивную струю и впитало в себя большую часть фугасного воздействия. Его живым друзьям достались лишь остатки взрывной волны, контузившей их, да выбившей стекла автомобиля. Но они были живы. Выпав из "девяносто девятой" на землю, ползли по колее. Плохо слыша, со звоном в ушах, посеченные стеклами, но все же соображающие что и зачем делать. Через какое-то время каждый из них огляделся вокруг, отыскивая друг друга ошалелыми взглядами, оценивая состояние товарищей и необходимость помощи. Шок отступал и сознание занимал выработанный тренировками рефлекс "раз сам жив и относительно цел, ищи товарища и оценивай, нужна ли ему помощь". Все были посечены стеклом. Кому то кровь заливало лицо из расеченного лба. У кого-то кровь пропитывала брюки или боевую рубашку. Доктор, сам получивший ранение плеча, и оценив его небольшую тяжесть, уже полз к товарищам с медрюкзаком. Который и вытащил с собой из покореженного авто на одном рефлексе. "Старый" спокойно сидел на ветке дерева и вместе с другими душами наблюдал за происходящим внизу. Опасности его братьям уже не было. Тем более к ним приближалась остальная группа. Живые справятся сами. - Теперь у твоих живых друзей новые дни рождения. - сказал Сергею сидевший рядом с ним "Линза", - Дни рождения в день твоей Памяти. - Да. - кивнул "Старый", - Новые дни рождения. В день моей Памяти. И это хорошо. На земле, на спине лежал оглушенный майор "Хитрец" и спокойно ждал пока Док перебентует его голову. Лежал и смотрел на вершины деревьев. Думал о давно погибшем друге, капитане Сергее "Старом". Сегодня был день его Памяти. И, получается, сегодня новый день рождения у него, майора "Хитреца". И это хорошо.

Забрав сто метров у врага, Ты прожил день не зря. Ты шел вперед. Ты полз вперёд, От смерти не таясь. Промок, промерз и хочешь спать, И дико, дико есть. Но надо до того бугра, Нам к вечеру пролезть. Я вижу, друг мой, Ты устал И нету больше сил. Но надо ещё метров пять С тобой нам проползти. А там, Гранаты - в бой! И верный наш АК! Давай, братишка, Нам с тобой не отдыхать пока. Слышь? Отвлеклись! А это шанс! Вперёд! Рывком! За мной! Ты что? Заснул?... Понятно, брат... Теперь твой крепок сон... Ну что ж, лежи, а я - вперед. Но я вернусь к тебе! Возможно, даже отвезу Тебя в гробу к семье. Возможно даже расскажу Про наш последний бой. А может рядом ляжем мы На Родине с тобой. Ну, а пока что жив, ползу Я вон к тому бугру. Мне надо ещё метров пять Назад вернуть к утру.

- Я любуюсь тобой через солнце, Лёгким ветром касаюсь щеки. Расстояния не в счёт. Я - на фронте. А ты по парку считаешь шаги. - Стуком сердца в тебе нахожусь я. И травинкой касаюсь руки. Расстояние не в счёт. Ты - на фронте. А я по парку считаю шаги. Одним воздухом дышим с тобою. Одной жизнью живём каждый миг. Расстояния не в счёт. Мы - на фронте. И вместе в парке считаем шаги.

Едва ль поверите вы мне, Что в жизни есть такое, Весёлый случай на войне Произошёл со мною. Стоял наш взвод у Токмака, Когда по просьбе тела, Пошёл я в лес до ветряка, Нужда того хотела. Темнело быстро. В темноте И не видать срамное. Я встал в кустах при наготе, Достав "пистоль" рукою. Светили звёзды надо мной, Когда, зевнув от скуки, Я крикнул в темень, как шальной: "Хохлы, сдавайтесь, с...и!" Нет удивлению конца, Как тут же той порою Навстречу вышли два бойца, Хохлатые собою. Картина маслом на века Опять кино немое, Я с "пистолетиком" в руках, Напротив эти двое. "Ты только не стреляй, Москва" - Мне говорят ребята, И в ноги, как к печи дрова, Бросают автоматы. Стою, сжимаю "пистолет", Совсем мне не до смеха, Кто ж знал, что выход в туалет Закончится успехом. Ношу медаль за тот полон Достойно и по праву, А вот за что я награждён, С тех пор скрываю славу. Александр Макаров 27.10.2023

Сначала пришла Боль. Она увеличивалась, становилась плотнее. От неё, как от солнца, отлетали в стороны протуберанцы и всполохи. Там, куда они дотягивались, рождались новые источники боли. Которые уже в свою очередь раскидывали по сторонам щупальца. Соединяясь с соседями. Становясь одним целым. Одной Вселенной. Вселенной Боли. Боль родила Свет. Свет заполнил собой все вокруг и родил Крик. Крик боли и страха. Страха перед светом. Страхом перед болью. Крик становился громче, усиливался и стал третьей гранью Единого целого, вместе с Болью и Светом. Вибрации этого Триединства совпали, срезонировали и лопнули, родив сознание кричавшего Человека. Он лежал на стылой земле, в осенней слякоти, скрючившись и вопил пронзительным голосом. Воздух в легких закончился, крик прервался, сознание заполнило широко распахнутые глаза с огромными зрачками и Человек сделал резкий вдох. Холодный осенний воздух ожёг гортань. Человек рефлекторно замер, а потом сделал еще один резкий полувдох. Сознание окончательно вернулось в тело, и он задышал. Жадно и глубоко. Постепенно его глаза обрели подвижность. Человек нашел ими свои руки. Рывком поднес их ближе к глазам. Целые! Грязные. Руки стали лихорадочно, в страхе, ощупывать остальное тело. Тело откликалось остывающими вспышками боли. Последними шевельнулись ноги. «Цел! Я цел!» - ярко возникла внутри Человека мысль. – Я жив!» Человек расслабился и обмяк. Его зрение оторвалось от тела и впитывало теперь окружающий мир. Мир был хмур. Грязен. Холоден. И враждебен. Постепенно мир стали заполнять звуки. Сначала это был один сплошной гул. Потом слух Человека стал выделять отдельные звуки. То резкие и отрывистые. То мощные удары, которые ощущались и через землю. Над всем этим висело низкое хмурое небо, с тяжелыми тучами. Резкий удар в землю и звук, почти моментально навалившийся на Человека, вернул ему наконец-то частично память. «Арта!» Огромный столб земли поднявшийся к серому небу в стороне от Человека, на мгновение замер, не дотянувшись до туч, и зло рухнул в низ. Грязь, комья земли, камни замолотили вокруг недавно ожившего и заставили его скрючиться, закрыв голову руками. На человека вновь нахлынул Страх. Страх потерять жизнь, которую он только что, через такую мучительную боль, обрел. Дождавшись, когда камни перестанут молотить по земле, Человек поднял голову и быстро огляделся вокруг, в поисках укрытия. И увидел гораздо лучшее. В трех шагах стоял УАЗ. Зрение мгновенно выхватило и еще одну важную деталь. Из выхлопной трубы машины шел дым! Ощущение чуда и призрачной надежды на спасение заполнило Человека. Двигатель работал! В этой пробитой насквозь машине, без единого целого стекла, работал двигатель. «Колеса!» - сознание напомнило еще один важный факт. Зрение тут же выделило вниманием колеса автомобиля. «Целы! Целы, сука!» - второй раз, за столь короткий промежуток новой жизни, испытав ощущение надежды, Человек рванулся с земли к УАЗу. Боль была начеку. Пронзив всё тело, она опять породила истошный крик. Но через мгновение, крик боли сменил крик ярости и злости. Ярость подхлестнула измятое тело, и оно сделало еще один рывок к машине. Боль вновь ударила, но в этот раз Ярость уже не дала ей полной воли. Сцепив зубы до хруста, Человек встал на четвереньки и как младенец пополз к машине. Его шатало. Руки подгибались. Голову обносило туманом. Но легкий дымок из выхлопной трубы держал сознание Человека жесткой хваткой. Рыча, он дотащил себя до распахнутой двери машины и вцепился в порог мертвой хваткой. Сила. Теперь нужна сила, чтобы встать. Несколько резких вдохов и выдохов через крик, и Человек бросил себя вверх на водительское сиденье. Упав на него головой и верхом груди, матерясь и чертыхаясь, он рывками стал забираться внутрь машины. Взрыв!!! Новый, близкий, мощный взрыв, придавил Человека взрывной волной и, заодно, долбанул его по ногам водительской дверцей. «А-а-а-а-а!!!» - истошно завопил Человек и неловкими движениями, извиваясь как червяк, заполз наконец-то в машину.

«Сука-а! Бля-я-ять...» - рыдал он от новой боли. Но новый, появившийся на краю слуха звук, заставил Человека сначала затихнуть, замереть, а потом и вовсе лихорадочно взгромоздится на водительское место. Новый звук жужжал. Жужжал пока вдалеке. Но что-то в его тональности говорило Человеку, что расстояние между ним и новым звуком будет сокращаться. Человек вцепился левой рукой в руль, левой ногой выдавил сцепление, правой рукой втолкнул рычаг передач к себе и вперед, бросил сцепление и полностью нажал на педаль газа. УАЗ резко, с буксами, разбрызгивая во все стороны грязь, прыгнул вперед и помчался по разбитой военной дороге. Машина набирала скорость, а глаза Человека уже искали спасение в этом разбитом и разрушенном мире. Дымящиеся остатки домов, лысые стволы деревьев, стоящие как столбы тут и там, покореженные непонятные конструкции, мелькающие по сторонам, не давали даже надежды на укрытие. УАЗ кидало из стороны в сторону, Человека подбрасывало, боль в теле заставляла сжимать зубы, но он продолжал выкручивал руль, пытаясь удержаться на дороге. И пока глаза искали укрытие, его напряженный слух выделил и уже не выпускал из внимания жужжание. Оно не становилось тише. Но и не приближалось. Рев двигателя не мог его заглушить. Было ли это свойством обостренного слуха Человека, тому было все равно. Сейчас он искал укрытие. Впереди, чуть левее дороги, появилась полуразрушенная многоэтажка. И в ней зрение тут же увидело гаражный полуподвал. Руки Человека сами выкрутили руль в нужном направлении, правая нога вдавила и так уже до отказа нажатую педаль и УАЗ стал стремительно сокращать дистанцию до спасения. Новый сноп земли вырос почти у самого въезда в полуподвал. Ударная волна вбила дыхание Человеку обратно в легкие. Заодно запечатав и уши, сделав мир проекцией немого кино. Сноп земли вырос, замер на уровне верхнего этажа и пошел вниз. Вместе с ним вниз пошли и часть этажей, полностью засыпая кусками бетона и битого кирпича спасительный въезд. Спасая себя и машину от падающих глыб Человек резко выкрутил руль. Машину накренило в повороте, два колеса оторвались от земли, но УАЗ все же устоял, тяжело грохнулся колесами обратно на дорогу и понесся дальше. Человек быстро пришел в себя. Его глаза стали вновь искать дорогу к спасению. - «Город»! «Город»!! Я – «Пятый!» Ответь, «Город»! – громкий хриплый голос, непонятно откуда, заполнил собой пространство кабины и заставил Человека вздрогнуть. - «Город»! Я – «Пятый»! Прием!! – голос продолжал хрипло кричать, перекрывая собой даже рев двигателя. Человек завертел головой в поисках источника голоса. - «Город»! «Город», сука, мать твою, отвечай! Ты где, блять?! Это – «Пятый»!! – голос хрипел откуда-то снизу. Бросив взгляд вниз, Человек обнаружил слева на ремне китайскую рацию «Баофенг». Она и орала хриплым голосом. - «Город»! «Город!» Это - «Пятый»! Отвечай, мать твою!! Ты где?!! Человек медленно поднял взгляд обратно на несущуюся под колеса дорогу и немного сбавил газ. Он вспомнил. «Город» - это его позывной. Позывной командира бригады, на рубежах которой враг неожиданно атаковал с двух направлений. Связь, выстроенная через сотовые телефоны, интернет и «WhatsApp» исчезла. Малочисленные волонтерские «Баофенги», с поставками которых он, как комбриг, так яростно боролся, продержалась чуть дольше. Пару минут. Ровно столько, чтобы попавшие под удар врага подразделения смогли сообщить об этом. После чего и эта связь была заглушена вражеским РЭБ. Штаб бригады полностью потерял управление. Комбриг вспомнил, как на него орал прилетевший на «вертушке» командующий, требовавший немедленно восстановить связь, управление и отбросить врага назад. Комбриг резко остановил машину. Он вспомнил наконец-то, что делает в этом разбитом населенном пункте. Выполняет прямой приказ командующего лично восстановить управление бригадой. Теперь командующий орал на него через китайскую рацию и требовал ответа. А отвечать было нечего. Комбриг не нашел никого. Не знал, как обстоят дела. Где его подчиненные. Где враг. Черт возьми, он не знал даже где он сейчас находится!

Ну ничего. Ему сейчас главное найти какое-нибудь подразделение. Даже чужое. А там он сможет с их помощью, выяснить обстановку. Что-что, а ломать подчиненных, принуждая выполнять свои приказы он умел. Бросив взгляд на замолчавшую рацию, комбриг вдруг вспомнил связиста, который был основным мотиватором на добычу волонтерских «Баофенгов» для подразделений. Связист был очень упрям и не побоялся идти на прямой конфликт с ним, отстаивая необходимость радифицировать воюющие подразделения хотя бы китайщиной. За свою несгибаемость он и был отправлен им, комбригом, на штурм укрепрайона противника, с приказом наладить устойчивую связь на отбитых у врага позициях. Связь наладить не удалось, так как комбат лично проследил, чтоб у прикрывающих штурм артиллеристов изъяли все «Баофенги». У танкистов их сразу не было. Позиции остались у врага. А связист погиб вместе с штурмовиками. Тут же, почему-то, вспомнился другой случай, с ротным, которого «Город» отправил на штурм опорного пункта врага прямо через голое поле. В гостях тогда были столичные журналисты и им была нужна картинка для видео. Журналистов направил к нему командующий. Поэтому комбриг лично сопроводил дорогих гостей до позиций роты, чтоб своей жесткой волей проследить реализацию приказа. На возражение ротного, что лежащее перед ними поле полностью заминировано с ухмылкой произнес: «Там мины нажимного действия. Атакуйте ползком. Все, вперед! Журналисты ждут». Воспоминания о своей способности принуждать подчинённых к выполнению любых приказов наполнило комбрига уверенностью. Он и в мирное время это умел, а война наделила его поистине безграничными возможностями. "Город" стал прикидывать куда надо ехать, где он примерно находится, и где могут быть нужные подразделения. Хватит ему лично кататься под снарядами. Пора поручить это дело другим. Но слух все же не дал комбригу решить эти важные задачи. Слух опять выцепил из окружающего гула жужжание и приковал к нему все внимание «Города». А через пару секунд и глаза заметили в сером мире двигающуюся точку дрона. Дрон спокойно и неспеша летел впереди, в ста метрах от машины, слева на право, перпендикулярно дороге. Долетев до нее, дрон замер, а потом немного, совсем чуть-чуть пролетел в сторону машины. И завис. Комбриг физически ощутил, как его сейчас рассматривают в камеру дрона. Увеличивают изображение. Устанавливают, есть кто в машине или нет. Он даже стал видеть себя со стороны, глазами оператора. Пробитая насквозь машина. Разбитые стекла. Грязные руки, вцепившиеся в руль. И свое лицо, с ужасом глядящее в объектив камеры. «Город» резко выжал педаль газа. Руки крепко держали руль, глаза искали повороты и укрытия и, одновременно, следили за дроном. Тот не спеша двинулся в сопровождение цели. Комбриг резко повернул УАЗ вправо, в какой-то проход между разбитыми домами и опять выжал наполную газ. Ничего более-менее подходящего под укрытия машины или хотя бы человека не было. Продолжая упрямо гнать УАЗ какими-то проулками, резко поворачивая, переключая передачи и насилуя двигатель машины, «Город» повернул голову в сторону дрона и разразился грязными ругательствами. Страх перед всевидящим оком врага, побуждало его к нахождению все более и более грязных слов. Но монолог был не долог. Его прервал другой звук. Другое жужжание. Резкое. И быстро приближающееся со спины. Комбриг инстинктивно посмотрел в боковое зеркало УАЗа и увидел догоняющий его другой дрон. Дрон-камикадзе. «Сука-а-а!!!» - с ненавистью заорал «Город». Дрон практически мгновенно сократил дистанцию до автомобиля и, за секунду до взрыва, комбриг распахнул дверцу и вывалился наружу на полной скорости. Взрыв!!! Боль. Мрак…

Сначала пришла Боль. Боль родила Свет. Свет заполнил собой всё и родил Крик. Крик призвал к себе Сознание. А Сознание стало Человеком, лежащим на стылой земле, в осенней слякоти, скрюченного и вопящего пронзительным голосом. Недалеко, со стороны, за Человеком наблюдали два ангела. Они молчаливо и спокойно смотрели как Человек начинал дышать. Как приходил в себя. Как испугался первого взрыва. И как вопя от боли и ярости, Человек полз к работающей машине. - И долго ему так еще по кругу рождаться и умирать? - Пока все напрасно погубленные жизни не искупит. Сколько на его счету? - Почти всю бригаду положил, сука. - Вот, за каждую жизнь отдаст сторицей. За каждого - по сто кругов ужаса и боли. Ангелы помолчали, наблюдая как Человек закидывает себя в машину, как близкий разрыв бьет его дверцей по ногам, как УАЗ резко стартует с места. - Ну что, ответил я на твой вопрос, брат? Один из ангелов посмотрел на своего товарища. - Да. Полностью. - Ну тогда нам пора. На Земле еще много наших воюет. Надо им помогать. - Да. Полетели, брат. Два ангела, в тельняшках, боевых брюках и беретах, расправили огромные белоснежные крылья и полетели ввысь. К братьям.

Небольшой дождь загоняет тебя в уютную кафешку. Ты выбираешь столик у окна. Заказываешь чай из апельсина и облепихи. В чайничке. С подогревом. И наслаждаешься тихой музыкой, каплями дождя на окне, уютом. Наблюдаешь за посетителями, да и вообще за обстановкой. Вот одной парочке официант несёт мороженное в бокалах и кофе. Вот для веселой компании, другой официант, несёт пиццу на круглом деревянном подносе. А вот молодая и стройная официантка несёт тебе чайник с чаем. С подогревом. Чашку на блюдце. Улыбается. А на руках - черные медицинские нитриловые перчатки. Только у нее. У других официантов их нет. И ввиду твоей профессии, первая мысль в голове:"Это, чтоб ее отпечатки пальцев не обнаружили, когда я кони двину".

Кредиты на графику, картинки:
open_book.png:
    Downloaded from: http://www.clker.com/clipart-open-book.html
    Shared by: OCAL 26-Mar-08
    Profile: http://www.clker.com/profile-1068.html
    Web site: http://www.openclipart.org
closed_book.png
    Drawn by: CrazyTerabyte / Denilson Figueiredo de Sá
    Homepage: http://my.opera.com/CrazyTerabyte/blog/
    Profile: http://openclipart.org/user-detail/CrazyTerabyte
    Downloaded from: http://openclipart.org/detail/9358/book-by-crazyterabyte
    Created: 2007-12-03 18:49:27
    Description: A simple SVG book based on a drawing made on Gimp by Sam Switzer.